Зарисовочка в подарок имениннику...

[komandor2007]

...В половине двенадцатого с северо-запада, со стороны Роксли, в Окделл вошел жгучий брюнет лет тридцати восьми. За ним бежал беспризорный.
— Сударь, — весело кричал он, — дай десять суанов!
Брюнет вынул из кармана камзола нагретое яблоко и подал его беспризорному, но тот не отставал. Тогда пешеход остановился, иронически посмотрел на мальчика и тихо сказал, приподняв одну бровь:
— Может быть, тебе дать еще ключ от Гальтары, где Твари сидят?
Зарвавшийся беспризорный понял всю беспочвенность своих претензий и отстал.
У белых башенных ворот провинциального храма две суровые старухи жаловались на королевскую власть и вспоминали любимых дочерей. Из церковного подвала несло холодом, бил оттуда кислый винный запах. Там, как видно, хранилось надорское белое.
— Нет, — с огорчением сказал брюнет, — это не Алвасете, это гораздо хуже.
Он миновал храм и вышел на бульвар. Справа и слева на скамьях сидели одинокие девицы с раскрытыми книжками в руках. Дырявые тени падали на страницы книг, на голые локти, на трогательные челки. Когда приезжий вступил в прохладную аллею, на скамьях произошло заметное движение. Девушки, прикрывшись книгами Веннена, Дидериха и Барботты бросали на приезжего трусливые взгляды. Он проследовал мимо взволнованных читательниц парадным шагом и вышел к зданию городской ратуши — цели своей прогулки.
Через минуту он уже стучался в дверь покоев губернатора.
— Вам кого? — спросил местный писарь, сидевший за столом рядом с дверью. — Зачем вам к губернатору? По какому делу?
Как видно, посетитель тонко знал систему обращения с королевскими чиновниками. Он не стал уверять, что прибыл по срочному казенному делу.
— По личному, — сухо сказал он, не оглядываясь на писаря и широко распахивая дверь. — К вам можно?
И, не дожидаясь ответа, приблизился к письменному столу и уселся в кресло:
— Здравствуйте, вы меня не узнаете?
Губернатор, черноглазый большеголовый человек в синем камзоле и в таких же пантаонах, заправленных в ботфорты, посмотрел на посетителя довольно рассеянно и заявил, что не узнает.
— Неужели не узнаете? – очень удивился брюнет.
-- Нет.
-- А между тем многие находят, что я поразительно похож на своего отца.
— Я тоже похож на своего отца, — нетерпеливо сказал губернатор. — Сударь, что вам угодно?
— Тут все дело в том, какой отец, — грустно заметил посетитель. — Я сын самого Эгмонта.
Губернатор смутился и привстал. Он живо вспомнил знаменитый облик мятежного герцога с бледным лицом и грустными глазами. И хотя губернатор прибыл в Окделл недавно и, строго говоря, как представитель королевской власти он обязан был не одобрять, в душе губернатор являлся человеком добрым и жалостливым. Пока он собирался с мыслями, чтобы задать сыну мученника приличествующий случаю вопрос, посетитель присматривался к меблировке покоев взглядом разборчивого покупателя
В кабинете губернатора Надорского герцогства, кроме обычного письменного стола, прижились два пуфика и зеркальный кагетский шкаф грубой рыночной работы.
«А шкафчик-то типа „Гей, Кагеты!“ — подумал посетитель. — Тут много не возьмешь. Нет, это не Алвасете».
— Очень хорошо, что вы зашли, — сказал, наконец, губернатор. — Вы, вероятно, из Олларии?
— Да, проездом, — ответил посетитель, разглядывая шкаф и все более убеждаясь, что финансовые дела Надора по-прежнему плохи. Он предпочитал дворцы губернаторов , обставленные новой дриксенской мебелью приддских краснодеревщиков.
Губернатор хотел было спросить о цели приезда герцогского сына в Окделл, но неожиданно для самого себя жалобно улыбнулся и сказал:
— Озеро у нас замечательное. Скажите, а вы-то сами помните восстание Эгмонта?
— Смутно, смутно, — ответил посетитель. — В то героическое время я был еще крайне мал. Я был дитя.
— Простите, а как ваше имя?
--Эээ… Алан.
-- Но, простите, разве у Эгмонта был сын Алан? – удивился губернатор.
-- Ой как нехорошо… – подумал посетитель.
— Да-а, — протянул он, уклоняясь от прямого ответа, — теперь многие не знают родословных бывших герцогов. Угар Излома. Нет того энтузиазма, Я собственно попал к вам в город совершенно случайно. Дорожная неприятность. Остался без суана.
Губернатор очень обрадовался перемене разговора. Ему показалось позорным, что он запутался в таком простом для всякого местного жителя вопросе.
«Действительно, — думал он, с любовью глядя на воодушевленное лицо героя, — глохнешь тут за работой. Великие вехи забываешь».
— Как вы говорите? Без суана? Какая жалость.
— Конечно, я мог бы обратиться к частному лицу, — сказал посетитель, — мне всякий даст, но, вы понимаете, это не совсем удобно с политической точки зрения. Сын мятежника — и вдруг просит денег у частного лица, сами понимаете в какое положение можно поставить добрых эров.
Последние слова сын герцога произнес с надрывом и подвигал вверх вниз густой черной бровью. Губернатор тревожно прислушался к новым интонациям в голосе посетителя. «А вдруг припадочный? — подумал он, — хлопот с ним не оберешься».
— И очень хорошо сделали, что не обратились к частному лицу, — сказал вконец запутавшийся губернатор.
Затем сын героя мягко, без нажима перешел к делу. Он просил пятьдесят таллов. Губернатор, стесненный узкими рамками местного бюджета, смог дать только восемь таллов и письменное распоряжение для местного трактирщика об обеде за государственный счет.
Сын героя уложил деньги и бумагу в глубокий карман камзола и уже собрался было уходить, как вдруг дверь неспешно растворилась, и на пороге ее показался бледный русоволосый юноша с лиловым бланшем под глазом. Одет он был когда-то в роскошный, а теперь изрядно заношенный багряный колет.
— Кто здесь губернатор? — спросил он, тяжело дыша и уткнувшись огромными, хрустальной чистоты серыми глазами в пол.
— Я, — сказал губернатор.
— Здравствуйте, сударь — пробубнил новоприбывший, и после мучительного раздумья, коротко поклонился. — Я -единственный сын и наследник герцога Окделла.
— Кто? — спросил глава города, тараща глаза.
— Сын великого, незабвенного Эгмонта, — повторил пришелец,
— А вот же сударь — сын герцога Окделла, Алан Окделл.
И губернатор в полном расстройстве указал на первого посетителя, лицо которого внезапно приобрело насмешливое выражение.
Юноша побагровел от гнева, раскрыл рот, вскинул взгляд на первого посетителя, после чего мгновенно побледнел и так и застыл с открытым ртом. В глазах второго сына Эгмонта отразился ужас.
-- Это же… это же… эр…
На лице губернатора появилась скверная улыбка.
И вот, когда второму сыну герцога уже казалось, что все потеряно и что ужасный губернаторский гнев свалится сейчас на его русую голову, неожиданно пришло спасение.
— Дикон! — закричал первый сын Эгмонта, вскакивая. — Родной братик! Узнаешь брата Алана?
И первый сын заключил второго сына в объятия.
— Узнаю! — прохрипел полузадушенный в объятиях братик. — Узнаю брата Воро… Алана!
Счастливая встреча ознаменовалась такими сумбурными ласками и столь необыкновенными по силе объятиями, что второй сын знаменитого герцога вышел из них с побледневшим от боли лицом. Брат Алан на радостях помял его довольно сильно.
— До чего удивительная встреча! — фальшиво воскликнул первый сын, взглядом приглашая губернатора примкнуть к семейному торжеству.
— Да, — сказал губернатор замороженным голосом. — Бывает, бывает.
Увидев, что губернатор все еще находится в лапах сомнения, первый сын погладил брата по русом вихрам и ласково спросил:
— Когда же ты приехал из Алата, где ты жил у бабушки твоего сюзерена?
— Да, я жил, — пробормотал второй сын Эгмона, — у нее.
— Что же ты мне так редко писал? Я очень беспокоился.
— Занят был, — ответил русоволосый. И, опасаясь, что неугомонный брат сейчас же заинтересуется, чем он был занят (а занят он, был преимущественно тем, что сидел в Багерлее, ожидая суда), второй сын Эгмонта вырвал инициативу и сам задал вопрос:
— А вы… ты… почему не писал?
— Я же тебе посылку послал — неожиданно ответил братец, чувствуя необыкновенный прилив злой веселости, — разве ты забыл?
Постепенно воспоминания братьев стали живее. Русоволосый вполне освоился с обстановкой и довольно толково, хотя и монотонно, рассказал содержание менторского очерка «Битвы при Ренквахе». Брат украшал его сухое изложение деталями, настолько живописными, что губернатор, начинавший было уже успокаиваться, снова навострил уши.
Однако он отпустил братьев с миром, и они выбежали на улицу. За углом ратушы они остановились.
— Кстати, о детстве, — сказал первый сын, — таких, как вы, юноша, для их же пользы надо убивать именно в этом счастливом возрасте, пока они не выросли. Из рогатки.
— Почему? — затравленно спросил второй сын знаменитого отца.
— Таковы суровые законы жизни. Или, короче выражаясь, жизнь диктует нам свои суровые законы. Вы зачем полезли в кабинет? Разве вы не видели, что губернатор не один?
— Я думал…
— Ах, вы думали? Вы, значит, теперь иногда думаете? Похвально. Вы - мыслитель. Как ваша новая фамилия, мыслитель? Может быть Павсаний?
Русоволосый всхлипнул, подавленный несправедливым обвинением.
— Ну, я вас очередной раз прощаю. Как-никак-мы братья, а родство обязывает — сказал Рокэ Алва. – А вы я вижу, несмотря на разбитый герб, подались в родные пенаты?
Неожиданно молодой человек перестал страдать и уставился на другую сторону улицы.
— Смотрите, эр— сказал он, указывая на зеленые глубины бульвара. — Видите, вон идет человек?
— Вижу, — высокомерно сказал Алва. — Ну и что же? Это нар-шад Тимбукту?
— Это эр Август, — прошептал Дикон. — он теперь тоже сын Эгмонта.
— Как, еще один сын? — сказал Рокэ. — Это становится забавным...